Копай дальше, браток!

«КОПАЙ ДАЛЬШЕ, БРАТОК!»

Александр Мазин

боец Тверского поискового отряда "Поколение"

Записки бойца Поискового отряда

Потери, история, память, жертвы, героизм, мучения, слава, предательство, самоотверженность, бесславие… Как много слов приходит на ум при мыслях о Великой Отечественной! И как редко мы возвращаемся к ним после Дня Победы!

Но 9 Мая все чувствуют себя патриотами. Гордятся Победой, почитают ветеранов. Вешают ленточки на антенны и дворники автомобилей, клеят наклейки. «Я помню! Я горжусь!»…

Каждым маем командиры поисковых отрядов получают вал писем с просьбой найти дедов – пропавших без вести, убитых, но неизвестно где захороненных. Меня многие после майских праздников спрашивают: как стать поисковиком? Я отвечаю: «Адрес сайта «Поисковое Движение России» доступен всем». И добавляю: «Слишком многие пропадают без вести при переходе от слов к делу»… Некоторых это даже обижает. Но большинство все равно ограничивается только посещением сайта. Потом проходит май. Вместе с ощущениями победной весны 1945-го уходит и память. Интересующиеся пропадают без вести. До следующего 9 Мая.

Память! Такая короткая штука…

Мне 36 лет, война кончилась 70 лет назад. Это кажется так давно! Но только кажется. Всего-то почти 2 раза мой возраст, а я не чувствую себя древним. Значит, война была ТОЛЬКО ЧТО. Только что были уничтожены отцы, матери, сестры, братья и дети. Только что убиты лучшие люди страны. Только что выжжены тысячи деревень.

Посмотрите на старые карты – вся земля западнее Москвы была заселена. Сплошь и рядом деревни и поселки на картах! А теперь даже наметанным взглядом, проходя по лесам, выросшим на месте бывшей пашни, - в поисках бойцов, - ты с трудом можешь определить, что тут были дома и жили люди. Забытая, нежилая земля на многие километры - всего в 200-300км от Москвы.

Память…

Помнить - тяжело. Помнить - утомительно. Зачем? Мы же помним 9 Мая – достаточно! Сухие строчки сводок и данных о количестве потерь? Так это неинтересно. Это далеко и так нестрашно… Ум человека не может вместить в себе цифры больше 50-100 человек. 50 – это 2 класса школы, 100 – количество людей в набитом вагоне метро. То, что больше 100 – просто много. А гибли по 200-300 человек за один день. Всего-навсего у одного села.

Надо просто осознать, как это много! Осознав и поняв, как недавно это было, и было, по историческим меркам, рядом с тобой, ты по-другому начинаешь смотреть на войну. Как минимум, ты понимаешь, почему фронтовики почти не смотрели фильмы о войне.

***

В село Холмец я начал ездить примерно 25 лет назад - еще школьником. Вместе с отцом, который приезжал на место гибели моего деда, Мазина Александра Алексеевича, рабочего завода ЗИС. Он погиб в начале 1942 года – как и всё почти московское ополчение – во время Ржевско-Вяземской операции. Отец мой, тогда – директор московского завода «Грамзапись» (кстати, первый русский CD- диск был выпущен именно здесь), очень помогал холмецкой школе. На момент гибели деда отцу было 4 года.

Мне тогда казалось, что вот под этими плитами братской могилы лежат все защитники, погибшие под Холмецом. И что на плитах - ОГРОМНОЕ количество имен. Что Холмец – исключительное место по числу павших...

Как я ошибался! Но что-то тянуло меня в те края вновь и вновь. Что? Не знаю до сих пор.

Как-то раз я уговорил отца сходить вниз, к умирающей ныне деревне Подсосенки, где погиб и был, судя по сведениям из «похоронки», захоронен мой дед. Именно этот момент я считаю началом Моего Поиска.

Тогда удалось поговорить с бабушкой, пережившей войну и выжившей в тех местах. Она рассказала, как, будучи еще девчонкой, видела наступавших наших. Один из них был ранен, когда бежал через поле. То самое, у которого мы сейчас стояли. Показала бабушка, откуда и куда бежал боец. Его принесли позже в деревенский дом. Солдат был ранен в живот. Положили на печку отогреваться - стоял февраль 1942-го. Потом была бомбежка, и солдата убило.

Позже отец - из разговора с сослуживцем деда, из других отрывочных воспоминаний - узнал, что «вроде бы, Сашка (мой дед) был ранен в живот». Совпадение?..

Проходит несколько лет, и несколько поездок туда, в Холмец. Возложение венков к памятнику на братской могиле. Возвращение в Москву.

Но опять тянет меня в те места! И опять я еду, уже с племянником и сыном. Уже без отца. Он жив и здоров, но тяжело ему приезжать на то место – и физически, из-за возраста, и морально.

С сыном и племянником мы идем на линию обороны немцев. Я, мыском кроссовка пнув по горке земли (бывшая пулеметная точка), отгребаю кучку гильз. На сувениры детям. Или – на память?! Я рассказываю, как страшно тут было: бежать по белоснежному снегу, с низинки - на покрытый льдом и накрытый минами склон! И пулемет при этом стрелял в тебя не переставая. Вот они, те самые горы гильз. В феврале 1942-го каждая из них выпустила свою смертельную пулю…

Справа - Илья Мазин с фотографией деда, солдата Ржевской битвы

Проходит еще пара лет, и я снова еду в Холмец, Уже со всей семьей - жена, сын, дочь. Нас, как всегда, принимают душевно. Мы идем в местный музей. По ходу разговора выясняется: у завуча холмецкой школы в Подсосенках погибла тетя, когда она с родственниками и соседями, и еще двумя ранеными солдатами пряталась в подполе от бомбежки. А на печи тогда лежал раненый в живот боец, который отказался спускаться в подпол – из-за раны. Попадание бомбы оказалось настолько точным, что даже в подполе убило несколько человек. А то, что осталось от солдата наверху, протекло в подпол…

Какое совпадение…

Позже, в тот же день, Наталья Назарова и ее ребята из тверского поискового отряда «Поколение» (тогда еще не знакомые мне), открыли при нас найденный ранее медальон. В медальоне - записка-смертник. Ее оказалось возможным прочесть. И это – обыкновенное чудо. Потому что часто медальоны были пустыми: солдаты Великой Отечественной считали заполнение вкладышей-записок плохой приметой.

Я посмотрел на этих молодых ребят и… решил им помогать. Снаряжением.

Очень скоро меня посетила мысль: если тверские ребята, - школьники и вчерашние выпускники, могут заниматься Поиском, то почему не могу делать этого я? И, договорившись с Натальей Назаровой, я приехал на Вахту. Тогда и познакомился с поисковым отрядом Тверской области «Поколение».

Дальше была работа по подъему останков бойцов в деревне Морщиково. Люди, солдаты были закопаны в буквальном смысле вперемешку с конями. Я думаю, эти бойцы и «подарили» мне тогда «саперку» - знаменитую малую пехотную лопатку, МПЛ-50. «Саперку» я поднял в отличном состоянии, несмотря на ее 73 года в земле.

Я просто снимал слой земли недалеко от центра раскопа. И вдруг появилась лопатка. Как будто лежала тут и ждала меня.

«Копай дальше, браток!» - если бы могли, наверное, сказали бы лежавшие рядом солдаты… И я копаю дальше. Этой самой «саперкой».

Та самая "сапёрка" у Солдатского креста

Разведка в лесах. Идем вместе с Сергеем Виноградовым (заместителем командира поискового отряда «Поколение»). Цель - найти незахороненных бойцов. Наш с Сережей лагерь - на высотке. Ночами морозно. И я, вылезая из обледенелой палатки, с трудом представляю себе, как те солдаты, у которых не было современного непромокаемого спальника, нескольких слоев пенки под спиной, машины в 15 метрах, могли всё это выносить.
Хотя у нас в лагере сейчас всего-то -3. А они воевали при -25…

Но это не война. Это работа, это легко. Я просто копаю. Или наматываю по лесу многие километры, проверяя щупом «странные» ямки. Бывает, это не ямки, а место гибели бойца. Просто со временем органика разлагается, и земля в этом месте проседает. Опять копаю. И опять иду.

Тяжело хоронить найденных бойцов. Их хоронят каждый год. 7 мая этого года тоже было захоронение. И я понимал, что отправляю в последний путь убитых героев. Героев, может быть, даже не успевших сделать ни одного выстрела. Они всё равно стали героями, защищая свою землю. Героями и мучениками.

Тяжело понимать, что так мало их найдено и вырвано из небытия, хоть теперь они и захоронены с почестями. Правильно. Одни - по-христиански. Другие (а мусульман среди павших бойцов очень много) – в соответствии с канонами ислама. Ты отправляешь их в могилу, а не оставляешь в присыпанной землей ямке, как считают нужным некоторые приверженцы «покоя мертвых».

Мы начали закапывать могилу лопатами. Потом в дело вступил трактор. И тут… В месте, где 100 раз все перекопано, - у сельского кладбища, в земле, где, слава Богу, не было никаких окопов, - трактор буквально кладет на могилу еще одну «саперку»...

«Копай дальше, браток!», - если бы могли, сказали бы солдаты…

Потом была июньская Вахта Памяти – в Тверской области. Я приехал на Вахту вместе с 13-летним сыном. Он тоже ощущает себя полноценным поисковиком и понимает важность того, что делает – для себя и своих сверстников. Потом - лагерь «Волховский Фронт» под Питером. Сюда съехались около 700 поисковиков из многих стран.

Но все это время меня посещали мысли: правильно ли я поступаю, копая могилы? Ведь многие же уверены: лежат себе спокойно солдаты там, где их положила война. И чего ради их трогать? Все это давно было. Зачем теребить мертвых? Война прошла, и наши победили…

Я гоню от себя такие мысли! Я знаю, почему я ищу павших – безвестных, оставленных на поле боя. Или сваленных в бездонные ямы так называемых «санитарных захоронений».

Отношение мое к поиску - как к чему-то, возможно с трудом передаваемому словами. Но Поиск - великая честь для меня. И тошнит меня от некоторых «коллег» по поиску, для которых это – всего лишь уикенд на природе с шашлыками и спиртным. И с последующим гордым извещением соседей и знакомых: «Я был на раскопе!».

Отношение моё к поиску никогда не втиснуть в рамки любознательности - «по истории» или «по железу», когда человек пренебрежительно выбрасывает найденные кости. Как что-то «попутное», «лишнее», «мешающее». Поиск для меня - дело, позволяющее остро чувствовать хрупкость мира и его ценность.

Та самая берёза. Май 2015

Июль 2015

А символы – вот они, перед глазами. Я не страдаю экзальтированностью. Я просто знаю – «саперки», пролежавшие 70 с лишком лет в земле и ни на минуту не утратившие своего предназначения – это знак мне: «Копай дальше, браток! Нас еще много, забытых. Ненайденных». Вот корни - в виде крестов сросшиеся в могилах Синявинских высот. Вот березка, которую я срубил весной для установки звезды на раскопе в Морщиково. Срубил, зачистил и вкопал чистый ствол. К июню березка… проросла живыми листьями. Вот капля дождя на обелиске в Холмце, стекающая по лицу Бронзового солдата. Она стекает слезой.

Бронзовый солдат. Та самая слеза. Мемориал в селе Холмец Тверской области

Вот случайно назначенное место встречи в Мясном Бору с остальными бойцами нашего отряда. Договариваясь накануне, я просто ткнул в карту в районе Великого Новгорода. Приехали, встретились. Оказалось, точка эта – обелиск, под которым захоронены тысячи павших бойцов 2-й Ударной армии, преданных Власовым. К стыду своему, до этого я даже не знал о существовании обелиска.

Надо ли искать павших? Я знаю точно – надо!

Не мы нужны этим солдатам. Они нужны нам!

Они свое уже отдали - стране, земле, нам. И нам нужно помнить о них, об их подвиге и мученической смерти. Нам – отдавать долги.

И все-таки… Слышу иной раз мнение людей, среди которых есть и священники, и бывшие поисковики: не стоит трогать их, солдат той войны. Лежат и лежат. Вот такая у них солдатская доля, дескать. Значит, все в прошлом?
Значит, мы бежим по дорожке беспамятства? Значит, и генералиссимуса Суворова с его словами о том, что война заканчивается, когда погребен последний солдат, туда же, на дальнюю запыленную полочку?!

Эта полочка называется «Небытие»… Оставить в небытии свою память? Пусть так и лежат, сваленные в кучу вперемешку с конями, с формулировкой в донесении «не вынесен с поля боя», как в Морщиково?

Или лежат и дальше, но аккуратно - с немецкой педантичностью уложенные «валетом», ровными рядами, как в Пустошке? Пусть прорастают лесами в четкой, словно по линеечке выкопанной немцами могиле, с нашенской формулировкой «пропал без вести»?

Пусть так и ездят машины на шашлыки мимо «верхового» бойца, найденного Сергеем Виноградовым, поисковиком от Бога, в пяти метрах от дороги, у самого села Холмец? Боец лежал в снаряжении, с винтовкой. Он погиб тут зимой 1942-го. Его просто присыпало февральским снегом, а по весне прикрыло нанесенным ручьями грунтом.

Оставить в безымянных санитарных ямах на Синявинских высотах боле 500 бойцов, которых туда хоронили на протяжении всех почти трех лет попыток прорвать блокаду Ленинграда? А почему нет, ребята? Ведь мимо этих бойцов 70 с лишним лет постоянно ходили грибники…

Продолжать верить, - как я в детстве, - что списки имен на плитах обелисков отражают истинное количество захороненных, а не фиктивное, по документам, протоколирование фамилий из донесений о безвозвратных потерях? Так это постоянно подтверждается при нахождении бойцов, которые, якобы, захоронены, и их имя высечено на плите. А на самом деле они всё еще лежат в лесу у безымянного ручья…

Где именно покоится солдат Великой Отечественной Александр Мазин, пока не известно. Но сегодня его имя - у Солдатского креста

Оставить так? Оставить их в темноте нашего беспамятства, лени и гордыни?

Но это были прекрасные люди! Их лица, - я знаю точно, - были прекрасны. Я смотрю на фотографии павших в ту войну. Все красивы! А это значит, что пали, что брошены, забыты лучшие люди страны.

Плюнуть на себя и постараться забыть их, а, значит, и свою честь? Прокладывать дороги через захоронения в 200-300 человек, как это сделано в Оленинском районе Тверской области? Стараться не волновать себя «трудными» и неприятными мыслями о «давно прошедшем»? Считать, что твоим детям достаточно нацепить ленточку (как, кстати, правильно ее называть – «георгиевской»? Или все-таки гвардейской?) на 9 Мая, чтобы знать и помнить о той Войне? И искренне верить, что хватит увидеть пару художественных фильмов, чтобы всеми силами не допустить новой войны?

Откреститься от этой страшной памяти? От этих черепов и костей? Отвернуться от них и от себя? Лечь на диванчик и включать ура-патриотизм к 9 Мая, а выключать уже 10-го?

Нет! Не хочу быть родства не помнящим. Я продолжаю свой Поиск. Поиск себя.

Есть в книге Прилепина «Обитель» - о соловецком лагере особого назначения - слова мусульманина: потому и сильны мы, что помним и чтим свои кладбища и своих предков. А вы, русские, готовы к мертвым относиться как к мусору. Прав этот литературный герой, тысячу раз прав. Как ни больно понимать, что под словом «русские» он понимал православных.

Сам я не делю найденных бойцов ни по какому признаку. Все они для меня – русские солдаты. А, значит…

«Копай дальше, браток»!